Елец знакомства

Иван Алексеевич Бунин: Жизнь и творчествоИван Алексеевич Бунин (10 (22) октября 1870, Воронеж — 8 ноября 1953, Париж) — значительный русский писатель и поэт, почётный академик Петербургской Академии наук с 1909 года, лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года. Его творчество оставило неизгладимый след в русской литературе.Ранние годы и образованиеИван Бунин появился на свет 10 (22) октября 1870 года в Воронеже, где провёл первые три года своей жизни. Впоследствии его семья переехала в имение под Елец. Отец, Алексей Николаевич Бунин, и мать, Людмила Александровна Бунина (урождённая Чубарова), сыграли важную роль в воспитании будущего писателя. До 11 лет он получал домашнее образование, а в 1881 году поступил в Елецкую уездную гимназию. Спустя четыре года вернулся домой, чтобы продолжить обучение под руководством старшего брата Юлия. Именно в этот период Бунин начал писать свои первые стихи, а в 1887 году состоялся его литературный дебют в печати.Начало литературной карьерыВ 1889 году Иван Бунин начал работать корректором в газете «Орловский вестник». В это время у него завязались отношения с Варварой Пащенко, сотрудницей этой газеты. Вопреки желанию родных, они переехали в Полтаву в 1892 году. Первые сборники стихов Бунина, такие как «Стихотворения» (Орёл, 1891), «Под открытым небом» (1898) и «Листопад» (1901), принесли ему признание и Пушкинскую премию.Литературные знакомства и путешествияВ 1895 году Бунин познакомился с Антоном Чеховым, с которым до этого вёл переписку. В 1890-х годах он совершил путешествие на пароходе «Чайка» по Днепру и посетил могилу Тараса Шевченко, которого глубоко уважал и много переводил. Впоследствии Бунин написал очерк «На „Чайке“», опубликованный в журнале «Всходы» в 1898 году.Личная жизнь и творчествоВ 1899 году Иван Бунин вступил в брак с Анной Николаевной Цакни, дочерью греческого революционера. Брак оказался коротким, и единственный ребёнок пары умер в возрасте пяти лет в 1905 году. В 1906 году писатель начал отношения с Верой Николаевной Муромцевой, которые в 1922 году были официально оформлены.Темы и мотивы творчестваВ своей лирике Бунин оставался верен классическим традициям, что особенно заметно в сборнике «Листопад» (1901). Его проза, насыщенная ностальгическими настроениями, отражает оскудение дворянских усадеб, жестокий лик деревни и трагичность человеческого существования. Такие произведения, как «Антоновские яблоки» (1900), «Деревня» (1910), «Суходол» (1911) и «Господин из Сан-Франциско» (1915), стали

Окна град: братство, равенство, свобода? - О, да! И еще скольких этот град побил!! 1 Розанов В.В. Литературные изгнанники. С. 235. - Удивительно. Странное явление. Не верится. Где бы об истории его прочитать?» Переехав после разрыва с А.П. Сусловой в Елец, Розанов с осени 1887 г. стал преподавать в местной гимназии и вместе с учителем греческого языка П.Д. Первовым взялся за перевод «Метафизики» Аристотеля. Печальна судьба этого перевода, первые пять книг которого печатались в «Журнале Министерства народного просвещения» в течение 1890-1895 гг. Четверть века спустя Розанов вспоминал: «Вдруг два учителя в Ельце переводят первые пять книг "Метафизики". По-естественному следовало бы ожидать, что министр просвещения пишет собственноручное и ободряющее письмо переводчикам, говоря - "продолжайте! не уставайте!". Профессора философии из Казани, из Москвы, из Одессы и Киева запрашивают: "Как? что? далеко ли перевели?". Глазунов и Карбасников присылают агентов в Елец, которые стараются перекупить друг у друга право 1-го издания. Вот как было бы в Испании при Аверроэсе. Но не то в России при Троицком, Георгиевском и Делянове. "Это вообще никому не нужно", - и журнал лишь с стеснением и, очевидно, из любезности к Страхову, как к члену Ученого Комитета министерства, берет "неудобный и скучный рукописный материал" и, все оттягивая и затягивая печатание, заготовляет "для удовольствия чудаков-переводчиков" официально штампуемые 25 экземпляров!»1. Что такое «25» для России, где четыре духовные академии и восемь университетов? Но спорить с министром народного просвещения И.Д. Деляновым, вице-министром А.И. Георгиевским, заслуженным профессором Московского университета М.М. Троицким, спорить с «глупостью министерства» было бесполезно. На протяжении всей жизни писателя им владела идея «несообразности» дел, творимых на Руси. И как результат этого, считал он, явился нигилизм. По его мнению, началось это с Петра Великого, нужнейшие реформы которого содержали, однако, тот общий смысл, что «мы сами ничего не можем» и «все надо привезти из-чужа», а окончились «шестидесятниками» и их «потомками», приложившими немало усилий, чтобы осмеять реформы 1860-х годов и провозгласить: «К топору зовите Русь!» В Ельце Розанов встретил «друга» - Варвару Дмитриевну Бутягину (в девичестве Рудневу). В мае 1891 г. состоялось тайное венчание Василия Васильевича и Варвары Дмитриевны, поскольку его первый брак с А. Сусловой не был расторгнут, а на граждан- 1 Розанов В.В. Литературные изгнанники. С. 213-214. ский брак Варвара Дмитриевна не соглашалась. Молодые спешили покинуть Елец, что было оговорено заранее как условие брака, и обосновались в городе Белый Смоленской губернии, где Розанов стал преподавать в прогимназии. Провинциальный городок Белый с тремя тысячами жителей, вспоминал Розанов, - один из тех, где происходит

Текст: Виктор ЕлисеевФото: ru.wikipedia.orgТекст предоставлен в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с издательским домом «Липецкая газета» (Липецк)Ах, как давно я не был тамЖил когда-то в России,чувствовал её своей…И. А. Бунин. «Поздний час»Пожалуй, нигде у Бунина не выражено так сильно чувство ностальгии по России, как в его рассказе «Поздний час», вошедшем в книгу «Темные аллеи». Бунин творческим воображением переносит себя на родину, в уездный степной Елец. В городе на Быстрой Сосне прошли его гимназические годы, были встречи-разлуки с любимой – Варварой Пащенко… Елецкому краю принадлежала основная часть его души, которая питала его бессмертные произведения.В рассказе мысленно Бунин гуляет по ночному Ельцу. По ухабистой мостовой Старосельской улицы, мимо запыленных купеческих домов он идет в сторону дома Пащенко. Однако до цели не доходит, садится на тумбу, вспоминает прошлое. «Я все-таки не решился дойти до вашего дома. И он, верно, не изменился, но тем страшнее увидеть его. Какие-то чужие, новые люди живут в нем теперь. Твой отец, твоя мать, твой брат – все пережили тебя, молодую, но в свой срок тоже умерли. Да и у меня все умерли, и не только родные, но и многие, с кем я в дружбе или приятельстве, начинал жизнь».Бунин вспоминает Варю, какой она была в те далекие годы. «Просто убранные волосы, ясный взгляд, легкий загар юного лица, легкое летнее платье, под которым непорочность, крепость и свобода молодого тела… Это было начало нашей любви, время еще ничем не омраченного счастья, близости, доверчивости, восторженной нежности, радости…»Как-то попав в Елец, автор этих строк решил побродить по его улочкам. Был теплый летний вечер. Уже закончилась вечерня в Вознесенском соборе, от храма по кривым улочкам брели в черном одеянии благообразные старушки. А навстречу шли счастливые молодые парочки, являя собой непреложную истину, что на свете по-прежнему есть любовь, что жизнь продолжается. Шли они той же Старосельской улицей, по которой много раз на свидание ходил Бунин,

Продолжение всё-таки планируется и уже имеются кое-какие наработки...Из спойлеров: 1) поезд Ейск-СПб вагон купе2) станций на которых будут ночные остановки в этот раз будет больше и отметятся вокзалы таких городов как... Липецк и Елец...

Шекспира «Кинг Джон» на английском языке, потому что «английского языка у них никто не понимает и книга может быть нелегальной».И все же узнику было там крайне тяжело, одиночество на него давило и трудно было поверить, что когда-нибудь все это кончится. Он вспоминал, как в детстве его однажды в шутку во время игры придушили подушкой и как в эти несколько мгновений небытия он пережил смертельный черный ужас, который вернулся теперь, и «ему мелькнуло в безумии – разбежаться по диагонали и со всего маху бухнуть головой о стену. А еще лучше и вернее – разбить стекло и запустить себе острый конец под ребро». Страшно смотреть на стену – «стена соблазняет», страшно на окно – и «окно соблазняет». Здесь словно рушилась его мечта и терялась обманная цель его бессмысленной жизни: «Хотел освободить людей от Кащеевой цепи, а вместо этого сам разбил себе голову».Вот почему странно читать в статье Н. Замошкина, хорошо Пришвина знавшего и им ценимого (его сочувственно цитирует В. Курбатов): «Никто никогда еще так радостно и здорово не изобразил жизни человека, лишенного свободы».[117] Странно, если только не учитывать, что написано это было в 1937 году и Пришвин в одной из дневниковых записей советского времени обронил, что царская тюрьма спасла его от тюрьмы пролетарской.Не сойти с ума – вот была его задача, и спасение к нему приходит – он вообразил себя путешествующим к Северному полюсу и высчитывал, сколько раз должен пройти по диагонали камеры, чтобы достичь заветной точки. А позднее, в разговоре со случайной знакомой, гордо констатировал: коль скоро вышел из тюрьмы невредим, значит, достиг полюса.[118]Освободившись, Пришвин уехал в Елец – ему было запрещено в течение трех лет жить в университетских городах. Он хлопотал о разрешении выехать за границу, а пока что обитал в доме своего гимназического товарища А. М. Коноплянцева на Бабьем базаре, зарабатывая на хлеб частными уроками (их ему охотно, из сочувствия, поставляла местная интеллигенция) и, судя по воспоминаниям окружавших его в ту пору людей, очень недурно проводил время: дурачился, лазал домой через окно, играл на мандолине и пел серенады «О, Коломбина, я твой верный Арлекин…», а много позднее о себе написал: «Какой я был бездельник и пустой человек, откуда же потом все взялось? Ведь буквально из ничего (…) Был Семашко, был Илья Волуйский, Семен Маслов, и у всех у них что-то было, но у меня, как сравнишь то время и себя, ничего не было…»[119]Но все же в его душе в ту пору свершилось нечто очень важное. Он приехал в Елец

Консервов, -- и удивился ещебольше, когда она отказалась от его помощи в перетаскивании покупок в еестудию. -- что ты хочешь этим сказать, -- спросил он, заводя машину иоглядываясь на гору пакетов. -- Что будешь таскать всю эту дребедень сама? Ибанки, и все прочее? -- Не беспокойся, -- Рут рассматривала свои ногти. -- Ну, схожу два-трираза, подумаешь. -- Но зачем, ведь я с удовольствием... -- Не надо, спасибо. Но у Саксби это не шло из головы всю дорогу до парома, и пока они плыличерез пролив Пиглер-саунд, и пока ехали домой по гудрону. Как она собираетсядоставить к себе все восемь пакетов, и на кой черт они ей сдались? В большомдоме ей подают завтрак и ужин, в коттедж Оуэн ежедневно приносит обалденныйобед -- лучший обед на все дома творчества, хвасталась мать. Блажь какая-то.Она что, осаду держать собирается? Когда они с тяжелой ношей протискивались в дверь ее спальни, один пакетразорвался и консервные банки посыпались на пол, но только он нагнулся ихподобрать, как Рут остановила его. -- Я сама, -- сказала она, присев на корточки к нему спиной и словнозакрывая от него банки. Очень странно. И еще более странно было прочестьнаклейки на двух банках, которые откатились в сторону. -- Жареный елец? Побеги бамбука? Ты что это, восточной женщиной у насзаделалась? Она молниеносно обернулась, чуть ли не выхватила банки у него изрук и засунула в темную глубину пакета, стоявшего на столе. -- Да нет, -- улыбнулась она. -- Ну, что ты. Просто... просто мненравится пробовать новое. -- Жареный елец? -- Он покачал головой и улыбнулся ей в ответ, и онаупала к нему в объятия, но все же это было непонятно, действительнонепонятно. На субботу-воскресенье Джейн Шайи уехала в Си-Ай-ленд с каким-топридурком в серебристом "ягуаре", и Рут ожила прямо на глазах. В часкоктейлей она едва не летала по комнате, да и за ужином не могла усидеть наместе, перебегая от одного столика к другому как репортер из светскойхроники на премьере спектакля. Саксби был только рад. Приятно было видеть,что она довольна собой, вновь захватывает первенство, сияет на небосводе"Танатопсиса", как сверхновая звезда. И еще он был доволен тем, что она непоминала про вечеринку, спустив на тормозах его беседу с Джейн Шайи и прочиесвязанные с этим прегрешения, о которых он мог даже и не догадываться, но вкоторых тем не менее считался виноватым. Пока она изображала кого-то, сидяза соседним столиком в обществе Таламуса, он изливал свои аквариумныегорести Кларе Кляйншмидт -- просто ради поддержания разговора и в порядкескромной мести за рассуждения об Арнольде Шенберге.