Знакомства в семилуках

В условиях города Воронежа тех лет слово «Коммуна». Уж не отголосок ли понятия «Парижская коммуна», день памяти которой 18 марта был тогда красным праздником (о Знаменской коммуне, созданной когда-то в Петербурге под влиянием романа Чернышевского «Что делать?», вообще мало кто слышал). В нашей школе выступал участник Парижской коммуны, но это не проясняло существование коммуны в моем городе. Многое становилось понятным только со временем. В азбуке для первого класса были знаменитые фразы, заучивавшиеся наизусть. Наряду с понятной: «Мама мыла раму» было написано: «Мы не рабы. Рабы не мы». О каких рабах в Воронеже шла речь, никому не было понятно. Кто успел услышать о Спартаке, мог вспомнить древнеримских рабов. Действительно, мы не рабы. Азбука была, очевидно, рассчитана на взрослых, которые помнили, что в церкви и в молитвах человек именовался «раб Божий». Но как об этом мог догадаться восьмилетний школьник? В советских школах учили (я застал это в 30-е годы), что у пролетариата нет родины. Поскольку только пролетариат считался полноценным классом, ни у кого не было и не могло быть родины. Так начиналось сотворение «советского человека», последовательно запечатленное в прозе Андрея Платонова. В последующие десятилетия, особенно в годы войны, коммунисты, подобно хамелеонам, поменяли окраску своей идеологии на противоположную. Но оставались по существу такими же партийными, антирусскими. Вот что вспомнилось мне при чтении книг моего земляка Андрея Платонова. Он жил в Ямской слободе у Большой Московской улицы, ставшей в советские годы Плехановской. Место застроили большими домами вплоть до Чугуновского кладбища, тоже уже застроенного. В детстве мне нередко приходилось бывать в этих местах, где жили наши родственники. Имени Андрея Платонова мы тогда еще не знали. P.S. Как воронежца, меня не перестает удивлять, почему мой город был сдан немцам в 1942 г. без боя. Партийному руководству города стало известно за пять дней, что город сдают без боя. Немцам дали спокойно переправиться через Дон по невзорванному мосту в Семилуках, западнее города. Почти полумиллионный город был беспрепятственно полностью занят немцами. Теперь город рас- ширился, но в те времена он был ограничен рекой Воронеж, за которой шла Придача, пригород. Так свидетельствует сохранившаяся у меня довоенная административная карта города. Наша семья жила в северной части города (ул. Ленина), и я хорошо помню, что бои начались только после того, как появились немцы. Совинформбюро никогда не сообщало о сдаче Воронежа, но зато в январе 1943 г. объявило об освобождении города. Обратимся к немецким архивным записям. 5 июля того года начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер записал в своем дневнике: «Хотя

В большой двор Пединститута, где был и наш дом, стали разгружаться, как кто-то от директора погрузил бочку с бензином в директорскую машину, которая тут же с директором и секретарем парткома исчезла с наших глаз, оставив облака пыли у ворот. На этом кончалась неусыпная забота «партии и правительства» о нашей семье, и мы стали решать свою судьбу сами. Идти вслед за ними в степи и поля за реку Воронеж с рюкзаком и чемоданом в руке - это значило уходить в голод и нищету. В Пензенской области жили родственники, но им самим несладко жилось в последнее время, особенно после ареста и расстрела («10 лет без права переписки») сестры моей матери. Тогда бабушка обила все пороги в поисках правды в Москве у Вышинского. Родители обсуждали, «уходить или нет», при мне, сделав и меня участником решения. Решили оставаться: «Кто его знает, до какого предела дойдет немец». А через день и думать об этом стало поздно: Чернавский мост через реку, единственную дорогу на восток, взорвали за три дня до появления немцев в городе. При этом почему-то забыли взорвать мост через Дон в Семилуках, по которому немцы спокойно вошли в город. Большой город как будто дремал в знойном мареве. Занятия в школах давно окончились, город опустел. Дети жили на дачах, те, кто постарше, уехали на сельские работы. Немцы нагрянули неожиданно. За Доном догорали закаты: фронт еще вчера был в 150 километрах, под Курском, напоминая о себе этими кровавыми заревами. Жизнь города не приобрела устойчивые формы военной поры. Еще недавно этот российский город был главным в ЦЧО - ЦентральноЧерноземной области страны. Ни один недруг после татаро-монгольского нашествия - ни поляки, ни Карл XII, ни Наполеон - не доходили до этого центра Земли Русской. А вот немцы дошли и уже полгода стояли в ощутимой близости. В октябре 1941 г., когда дела под Москвой были плохи, собирался в бегство и Воронеж: забивали ящики, складывали в мешки все необходимое. Некоторые, имевшие основания опасаться по национальному признаку, сразу уехали. Но вот от Москвы угроза отлегла. Стали возвращаться иные уехавшие. И поуспокоился родной город, затих, замер в ожидании своей судьбы, смахнув с лица тревожное выражение неуверенности и страха. 3 июля я еще застал мирный город, хотя 1 июля немец бомбил центр, рассказывали, что бомба попала в детский сад. Но я был еще прежний, думал о Ново-Животинном, где начал читать; я привез с собой «Мертвые души», чтобы продолжить это чтение. Так в первый день долгого пути человек еще живет мыслями об оставленном им

Романовых, а вот в Ямном дворов шесть.— А тетку-то за что? Ведь у них с мужем не было ни земли, ни скотины, да и дом больше смахивал на сарай?Семен предложил выпить и, опустив на стол пустой стакан, рассказал Сергею о всех последних событиях, произошедших в селе.Председателем колхоза в Новом Подклетном стал Владимир Иванович Андреев, до этого работавший на кирпичном заводе в Семилуках. Мужик внимательный, умный, он вскоре всех людей знал в лицо. Создал колхоз, в который записались практически все жители, но на очередном совещании в райкоме, приехавший из Воронежа представитель Обкома партии, потребовал от него немедленно раскулачить в селе всех кулаков и злостных саботажников, прячущих хлеб. Андреев спокойно выслушал и спросил:— Кто ты таков и почему я тебя не знаю?— Я, уполномоченный из области, Хорошилов!— Оно и видно, что ты не был у попа и не знаешь не кляпа! У нас никто хлеб не прячет, ибо мы и сами покупаем муку.— А почему вы не сеете зерновые?— У нас негде сеять, кругом пески по колено. Занимаемся только овощеводством, и кормим овощами половину города. А чем еще прикажете заниматься на пойме? Вот эта пойма и заставила людей записаться в колхоз поголовно, ибо овощи требуют много рук. А кулаков еще не вырастили, так как люди сюда переселились каких-нибудь восемь лет назад и многие еще даже не построились. Так что, мил человек, извините, но я в вашей афере участвовать не могу и не буду!Хорошилов, очевидно, был из породы тех, кто не терпит возражений, и хотел, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним. А тут какой — то колхозник не только выставил его дураком, но и назвал аферистом.Сельсовет и партячейка находились в Ямном, и на другой день, после разговора с Андреевым, Хорошилов вызвал в Обком секретаря партячейки и председателя сельсовета. Спустя два дня, после накачки в городе, они, в сопровождении нескольких активистов, появились в выселках. В это время, в пустующем доме Калинкиных, шло совещание бригадиров. Секретарь партячейки Лешка Парфенов объяснил присутствующим, что прибыла группа для раскулачивания кулаков.— Раскулачиванию подлежат два хозяйства: Черноусова Митрофана и Романовых, — заявил Лешка.— Ну, ребята, попали вы пальцем в небо! Ни у тех, ни у этих никогда не было и нет никакого хозяйства. У Черноусовых небольшой огородик внизу, а у Романовых во дворе кустики малины, смородины и цветы. Они никогда и скота не имели. Кроме того, Черноусовы люди старые, а сам Митрофан лежит при смерти. Да чего там говорить, пошли к ним и сами посмотрите.Когда вся толпа с трудом втиснулась в убогое жилище Черноусовых, именуемое избой, то все увидели, что хозяин лежал на топчане, по его заострившемуся лицу катился пот, глаза закрыты и он, очевидно, был без памяти. Супруга сидела в изголовье мужа и вытирала ему пот полотенцем, не обращая внимания на вошедших. Бригадир Василий, сосед Черноусовых, подошёл к

Заставлены шкафами. За столом сидит какой-то человек и читает в бумажке. Когда я вошел, он отложил бумаги, оглядел меня и тихо так сказал:— Садитесь, товарищ, слушаю вас!Я поведал ему о своих невзгодах и сказал, что мне бы хотелось поговорить об этом с товарищем Маленковым. После этого его добродушие сразу пропало. Тогда я расстегнул полушубок, сославшись на духоту и, когда этот плюсовый шнырь увидел мой орден, то тут же вскочил на ноги и скрылся за дверью. Через некоторое время возвратился и сказал, что товарищ Маленков примет меня завтра. На другой день меня пропустили в кабинет Маленкова. Комната небольшая, уютная, с большим ковром на полу. Возле стола стоит плотный, я бы сказал даже жирный мужчина, невысокого роста, в кителе защитного цвета. Пуговицы все застегнуты до самого горла. Волосы черные, лицо широкое, плоское, какое — то бабье. Щеки отвисли, шеи почти нет. Пригласил меня присесть, сам сел на стул и говорит:— Мой помощник рассказал о вчерашней с вами беседе и о том, что вас волнует. Так что вы, Никита Егорович, хотите от меня?А я и отвечаю:— Я хочу, чтобы местная власть, не вмешивалась в наши дела, чтобы нас восстановили в правах, вернули нам наше имущество!— А на основании чего я должен этим заниматься?— Хотя бы на основании статьи товарища Сталина!Достаю из кармана газету со статьей товарища Сталина и разворачиваю ее на столе. Тогда он мне говорит:— Вы не утруждайте себя, ибо статью я хорошо изучил, а вот вы ее плохо читали. Да, товарищ Сталин критиковал местную власть за перегибы в коллективизации, за ущемление бедняка и середняка, но он ничего не сказал в статье о кулаках и о том, что отдавать ли им имущество и восстанавливать ли их в правах? Это дело ЦК ВКП (б). Конечно, ваше дело исключительное, вы орденоносец и все, что будет от меня зависеть, я постараюсь решить!Ушел я от него без всякой надежды. Да, что он может сделать, если сам Калинин не смог нам помочь?Братья опять закурили, помолчали.— А у тебя, какие дела? — прервал молчание Никита.— Те же самые, что и у тебя. В райкоме мне сказали, что у них нет никаких указаний насчет раскулаченных. В Обкоме сказали то же самое, что тебе сказал Маленков. Хотел пристроиться в городе на работу, но там своих безработных некуда девать. Был на шамотном заводе в Семилуках, но там мне начальник кадров прямо сказал, что им раскулаченных запретили брать на работу!— И что же дальше?— Ничего, еще немного подождем, может быть что-нибудь да проясниться, а нет, тогда и придумаем!Село праздновало пасху. Люди отмечали Христово воскресение и одновременно радовались тому, что, наконец, покончили с колхозом. Церковь была разгромлена, а поэтому праздновали под открытым небом. День выдался теплым и солнечным, улицы с самого утра были полны народу. Молодежь затевала игры, женатые ходили в гости, отовсюду