Кусит чат

Без этого никак – и поцеловал меня в губы.Я его обнял за шею и поцеловал в губы:- А я теперь и сам от тебя не отстану, даже не надейся.- Конечно, если отстанешь, я тебе по попе надаю – засмеялся Тай.- Это как? – хитро посмотрел я на него.- А вот так – он перевернул меня на живот, поцеловал мою ягодицу и стал гладить по ней тёплой рукой я закрыл глаза, а он сел сверху на ноги, чтобы не закрывать попу и стал делать мне массаж, его пальчики едва касались моего тела, легко и нежно скользили по спине от самой шеи до ягодиц, потом он сжал их ладонями и поцеловал в серединку, затем игриво укусил за одну половинку и хитро засмеялся, я перевернулся и схватил его за его попу, нежно сжав его ягодицы:- Ах ты так, маленький бесёнок – улыбнулся я и мы принялись бороться, кусая друг друга за всё, что можно было укусить, заливаясь при этом громким смехом. Мы вставали в позы волчат и прыгали друг на друга, стараясь повалить друг друга на песок и кусали за плечи, животы, ноги, попы, соски, губы, уши, щёки, конечно письки мы не кусали, брали в рот и выпускали, что в итоге переросло в игру, кто лучше кусит за письку, не дав ей упасть. В номенации «Укус за письку - 2010» победил Тай. «Попу» взял я. Во всех смыслах слова «взял». Потом мы плюхнулись на песок, Тай уселся на меня сверху, в позу победителя:- Твоё последнее желание, мой раб!!! – протрубил он.- Нууу не

Михаэль ДорфманКУСИТ, КУСБАРА, КУСКУС…Кусбара-кориандр-киндзаКогда я приехал в Израиль, то было много омонимов, казавшихся мне странными и даже неприличными. Например, ароматическая трава, которую все в Израиле зовут кусбара – кориандр, известный американцам как силантро, а тогдашним русскоязычным олим больше по грузинскому названию киндза. Простое арабском кусбара كزبرة ассоциировалось у меня с кус (щель) – грубым арабским словом для женского причинного места. Много воды утекло с тех пор и в 2005 году израильский суд признал уменьшительную форму этого слова кусит не ругательством, а комплиментомВпрочем, строгие эксперты Академии языка иврит определили для кусбары взятое из Талмуда название гад (גד) что не имеет отношение к гаду. Не знаю, какое отношение ивритское название кориандра к счастью, потому, что на иврите – гад –удача, счастье. Отсюда и название лотереи хишгад (חישגד) доброе счастье. Бывает и злое бишгад (בישגד). Зато знаю, что кориандр свежий и толченые зерна сухого кориандра – это совершенно разные прянности, сушеный имеют разный вкус и надо уточнять в рецепте, что куда.Кусбарой еще называется и израильский портал, аналог YouTube, где забавные израильские клипы, скажем про министра Авигдора ЛиберманаДругое слово, долго казавшееся мне несколько матерным – кускус, на самом культовое блюдо у выходцев из Северной Африки كسكس‎. Таинственный кускус на поверку оказался не уникальным лакомством таинственной марокканской берберской кухни. Это манка растертая с мукой в мелкую крупообразную крошку и сваренная на пару. Ее гарнируют вареными овощами и горохом хумуса (нут). Арабы в наших палестинах называют кускус мафтул.В нашей, еврейской ашкеназийской кухне это забытое блюдо назывались раввинской кашей. Впрочем, Академия языка иврит постановила для кускуса специальное

Сидел на сером камне и рвал по клочкам мясо. Кусит, рванёт, головой повертит. Клюв — как клещи железные. Острый, крепкий, крючковатый.Совы сидели белые. Глаза — как большие пуговки, мордочка пушистая, а в пуху крючком спрятан острый клюв. Ехидная птица. Хитрая.Мама говорит: «Совушка, совушка», — а пальчика ей не сунула.А вот птички — и не знает Катя — может быть, попугайчики, беленькие, крылышки отточенные, машут, как веерами, носики длинненькие, летают по клетке, усидеть не могут и все ласкового цвета.Мама за руку дёргает. «Пойдём», — говорит. А Катя плачет, топает ногой. Видит ведь: те самые птицы, белые, добрые, и крылья большие.— Как они называются?А мама говорит:— Не знаю я. Ну птицы как птицы. Белые птицы, одним словом. А главное, обедать пора.А дома Катя придумала.А что придумала — никому не сказала.Взять коврик, что висит над кроватью, и к этому коврику пришить по краям толстой ниткой конфеты, семечки, косточки, бусинки — весь-весь коврик кругом обшить, и белые птички схватят, замахают белыми крылышками, дёрнут клювиками за ковёр.А на ковре лежит Катя. Лежит, как в люльке, и птички её любят, и всех птичек триста, все кричат, все наперебой хватаются, несут, как пушинку. Выше крыши над всем городом. Все внизу стоят, головы забросили. «Что, — говорят, — что такое?» Выше дерева подняли. «Не бойся, — кричат птички, — не пустим, ни за что не пустим. Держите крепче!» — кричат птички.А Катя растянулась на коврике, и ветром волосы треплет. Облако навстречу. В мягкое облако влетели птички. Обвеяло облако и в самое синее небо — всё кругом синее — и всё дальше, дальше. А там далеко, а там далеко осталась мама, плачет от радости: «Катеньку нашу птички как любят — с собой взяли. Тоже как птичку».А потом за море. Внизу ходит море и синие волны. А птицы ничего не боятся. «Не уроним, — кричат, — не уроним!» И вдруг стало тепло-тепло. Прилетели в тёплые страны.Там всё тёплое, и вода, как чай, тёплая, и земля тёплая. А трава совсем мягкая. И нигде нет колючек.С этого дня Катя каждое утро клала за окно на подоконник сухарики, корочки, сахар. Била сахар на кусочки, раскладывала рядышком на подоконнике. Наутро ничего не было.Птички знают — они ночью хватают, а днём, наверное, подглядывают: видят, что Катя их любит и своих конфет не жалеет.Настало время. Покатились по небу тучи. Мама достала из корзины калоши. Катя сорвала со стены коврик — дошивала последние нитки. А птички ждали за крышей и тайком подглядывали — скоро ли постелет Катя