Маяковский знакомство с бурлюком

Знает (имею в виду друзей Бурлюка), как индивидуально-Бурлюковское, и что составляет, если не его charme, то во всяком случае оригинально-привлекательное, – все это нашло свое полное, свое полнейшее выражение…» Что же говорить о лирической поэзии!Но была в Д. Бурлюке и другая сторона. Об этом писал в своих воспоминаниях Лентулов: «По натуре Бурлюк был семьянин-обыватель, не стремящийся к роскоши. Он был очень неприхотливым, очень экономным человеком и никогда не позволял себе ничего лишнего, экономя средства, выдаваемые папашей». В какой-то степени и формирующаяся группа кубофутуристов, видимо, мыслилась Д. Бурлюком как некая художественная «семья», «отцом» которой он в конечном счете и стал. Это часто проявлялось и на житейском уровне. Лившиц вспоминал, как его поразило то, что при первой же встрече Д. Бурлюк именно по-отцовски назвал его «деточкой»: «Мне шел двадцать пятый год, и так уже лет пятнадцать не называли меня даже родители. В устах же звероподобного мужчины это уменьшительное „деточка“ мне показалось слуховой галлюцинацией». Но значительно большее значение имело это блестящее выполнение Д. Бурлюком «родительских» обязанностей при формировании сплоченной футуристической группы. «Давид же прежде всего был превосходный организатор и отнюдь не собирался замыкать наше движение в тесные пределы маленького кружка, – писал тот же Лившиц. – Постоянное тяготение к экспансии отлично уживалось в нем со взглядом на собственную семью как на средоточие вселенной: его повышенное родовое чувство безболезненно включалось в систему центростремительных сил, вызвавших к жизни русский футуризм…»Одно из самых значительных открытий Бурлюка – Маяковский-поэт. «Маяковского он поднес на блюде публике, разжевал и положил в рот. Он был хорошим поваром футуризма и умел „вкусно подать“ поэта», – писал позже Вадим Шершеневич. Это подтверждал и сам Маяковский: «Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом».С Велимиром Хлебниковым Д. Бурлюк познакомился в 1908 году. Его роль в сохранении и издании произведений Председателя Земного Шара трудно переоценить. И хотя издательская практика Д. Бурлюка не всегда удовлетворяла Хлебникова (так, в 1914 году он выступил с «Открытым письмом», в котором выразил свое возмущение тем, что «Бурлюками» без его ведома были опубликованы «никуда негодные», предназначенные «отнюдь не для печати» стихотворения), кто знает, какие хлебниковские шедевры так и не увидели бы свет, если бы не этот бурлючий «произвол»! Упрекавший Д. Бурлюка за излишние, с его точки зрения, практичность, рационализм, «головную выдумку», романтик и мечтатель Хлебников, однако, в одном из своих «предложений» высказывал идею «основать мировое правительство украшения земного шара памятниками, работая над ними, как токарь», и, среди прочих фантастических проектов, украсить Анды «головой Бурлюка». Им же был создан грандиозный поэтический портрет соратника по «будетлянским сечам»:С широкой кистью в руке ты бегал рысьюИ кумачовой рубахойУлицы Мюнхена долго смущал,Краснощеким пугая лицом.Краски учительПрозвал тебя«Буйной кобылойС черноземов России».Ты хохотал,И твой трясся живот от радости буйнойЧерноземов могучих России.Могучим «хо-хо-хо!»Ты на все отвечал, силы зная свои.Одноглазый художник,Свой стеклянный глаз темной водыВытирая платком носовым и говоря «Д-да», –Стеклом закрываяС черепаховой ручкой.И, точно бурав,Из-за стеклянной брони, из-за окопаВнимательно рассматривая соседа,Сверлил собеседника, говоря недоверчиво: «Д-да».Ты, жирный великан, твой хохот прозвучал по всей России.И, стебель днепровского устья, им ты зажат был в кулаке,Борец за право народа в искусстве титанов,Душе России дал морские берега.Долго ты

Лилю Брик и Александра Родченко познакомил Владимир Маяковский, самый страстный поклонник этой Музы советского авангарда, посвятивший ей почти всю свою любовную лирику и поэму «Про это». Маяковский однажды сказал Лиле: «Ты не женщина, ты — исключение». Родченко был согласен с этим утверждением и много фотографировал Брик на протяжении долгих лет. Огромные карие глаза «круглые да карие, горячие до гари», пресловутый «чувственный оскал», рыжие волосы, это и притягивало к ней, как к модели, фотографа. Родченко часто использовал ее фотографии в своих знаменитых коллажах. Для одного из советских рекламных плакатов «Покупайте книги Ленгиза» в 1925 году и был снят этот эмоциональный и впечатляющий портрет Лили Брик. Плакат стал символом авангардной рекламы. В 1925 году его демонстрировали на Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств в Париже.О художнике:Александр Родченко — одна из самых ярких фигур русского авангарда, неутомимый экспериментатор в области живописи, скульптуры, фотографии и рекламы. Он родился в Петербурге, в семье театрального бутафора. С 1911 года был вольнослушателем в художественной школе в Казани, где познакомился с будущей женой, художницей Варварой Степановой. В 1914 на вечере футуристов знакомится с Давидом Бурлюком и Владимиром Маяковским, в 1915 — с Владимиром Татлиным, пригласившим его участвовать в выставке футуристов «Магазин». В конце 1910-х годов происходит знаменитая полемика Родченко с Казимиром Малевичем. В ответ на супрематическую композицию «Белое на белом» с ее метафизическим пафосом, молодой художник создает серию «Черное на черном», впервые используя «нехудожественные» инструменты — циркуль, линейку и валик для нанесения краски в накат, нивелируя тем самым проявление мастерства автора.1920-е годы становятся наиболее плодотворными в творческой биографии Родченко. Совместно Владимиром Маяковским он создает агитационные и рекламные плакаты, используя технику фотомонтажа в сочетании со строгими геометрическими элементами и чистыми цветами. В 1921 году художник объявляет о завершении своей карьеры живописца и переходе к «производственному искусству», формулируя основные принципы конструктивизма. В основу конструктивистской эстетики легло преобладание функции над формой и выявление красоты объекта через его структуру и материал. С 1920 по 1930 год Родченко преподает во ВХУТЕМАСе, вовлекая в создание многофункциональных предметов быта своих студентов. В 1925 художник работал над оформлением советского павильона на Всемирной выставке в Париже, где получил серебряную медаль за проект интерьера «Рабочего клуба».В 1924

Мне – мне носящему светлую мысль: „всякое искусство – малейшее искусство – одна попытка, даже не достигшая (увы!) цели – добродетель!“» С другой стороны, вряд ли уж Д. Бурлюка можно заподозрить в неискренности и конъюнктурности. В это время, в силу различных обстоятельств, футуристы оказались не в состоянии выступать единым фронтом, тем более что для некоторых из них настоящий – не литературный, а военный – фронт, стал неизбежной реальностью. И Д. Бурлюк, выступая от себя лично, а не выражая групповые интересы, высказал точку зрения вполне для него характерную. Он и сам это подчеркивал: «…Это мое выступление не является выступлением от какой-либо группы или партии – а публичное исповедание моих личных взглядов (симптоматичных все же, должно быть, для этой эпохи, в кою мы вступаем, и посему, – достойных внимания)…» То, что для русского футуризма действительно настала новая «эпоха», вскоре заявит в этапной для всего движения статье «Капля дегтя» Маяковский: «Да! футуризм умер как особенная группа, но во всех вас он разлит наводнением.Но раз футуризм умер как идея избранных, он нам не нужен. Первую часть нашей программы разрушения мы считаем завершенной. Вот почему не удивляйтесь, если сегодня в наших руках увидите вместо погремушки шута чертеж зодчего и голос футуризма вчера еще мягкий от сентиментальной мечтательности сегодня выльется в медь проповеди».В начале лета 1915 года Д. Бурлюк с семьей уезжает в Башкирию, где, по-видимому, занимается поставкой сена на фронт, что, впрочем, не мешает ему вести активную творческую деятельность и периодически наведываться в Москву.Последний этап совместной деятельности футуристов «первого призыва» приходится на революционные 1917–1918 годы. Д. Бурлюк принимает участие в художественном оформлении «Кафе поэтов» в Москве и организации новогодней «Елки футуристов» в Политехническом музее. В марте 1918 года увидел свет единственный номер «Газеты футуристов», выпущенный Маяковским, Каменским и Д. Бурлюком. В газете, среди прочих материалов, были опубликованы две коллективные декларации: «Декрет № 1 о демократизации искусств: (заборная литература и площадная живопись)» и «Манифест Летучей Федерации Футуристов». С ними перекликалось опубликованное тогда же стихотворение Каменского «Декрет О заборной литературе – О росписи улиц – О балконах с музыкой – О карнавалах искусств», один из призывов которого гласил:Художники – Великие БурлюкиПрибивайте к домам карнавальноЯрчайшие свои картиныТащите с плакатами тюки –Расписывайте стены гениальноИ площади – и вывески – и витрины.Д. Бурлюк не заставил себя ждать и упрашивать, начав «демократизировать» искусство немедленно. Тот же Каменский вспоминал: «На другой день после обнародования моего декрета я шел по Кузнецкому и на углу Неглинной увидел колоссальную толпу и скопление остановившихся трамваев.Что такое?Оказалось:Давид Бурлюк, стоя на громадной пожарной лестнице, приставленной к полукруглому углу дома, прибивал несколько своих картин.Ему помогала сама толпа, высказывая поощрительные восторги.Когда я, тронутый вниманием, пробился к другу, стоявшему на лестнице с молотком, гвоздями, картинами и с „риском для жизни“, и крикнул:– Браво!Бурлюк мне сердито ответил:– Не мешайте работать!Прибитие картин кончилось взрывом аплодисментов толпы по адресу художника».Говорить о политических симпатиях Д. Бурлюка этого периода достаточно сложно, и тем более вряд ли можно о них судить по его post factum появившимся утверждениям вроде того, что «футуризм был первым любимым оруженосцем победившего пролетариата». Революционность футуристов касалась преимущественно сферы искусства. В «Манифесте Летучей Федерации

Физико-математическом (естественное отделение) факультетах, несколько раз переходя с одного на другой.Первые стихотворения Н. Бурлюк опубликовал вместе с братом в сборниках «Студия импрессионистов» и «Садок судей». В суровой оценке «Садка…» В. Брюсов. в целом назвавший материал сборника находящимся «за пределами литературы», отметил, что у Н. Бурлюка (как и у Каменского) «попадаются недурные образы». Такой оценке литературного метра способствовала, по-видимому, и эстетическая умеренность произведений начинающего поэта, тем более очевидная на фоне вошедших в это же издание творений Д. Бурлюка и Хлебникова.После первых публикаций перед Н. Бурлюком стал вопрос о дальнейшем творческом пути. Если учесть пестроту тогдашней художественной жизни России, то выбор для литератора-дебютанта, еще четко не определившего своих позиций в искусстве, был весьма нелегок. В мае 1911 года Н. Бурлюк, ободренный снисходительной оценкой Брюсова, пишет ему: «Вы отчасти знаете меня по нелепому „Садку судей“, а теперь я вынужден просить у Вас той нравственной поддержки, которую я давно ищу. Я просто сомневаюсь в своем поэтическом даре. Я боюсь, что мой взгляд на себя слишком пристрастен. Поэтому я прошу Вас сказать мне – поэзия ли то, что я пишу, и согласны ли Вы, если первое правда, быть моим учителем». Не нашедший, как видно, поддержки у главы символистов, Н. Бурлюк вынужден был искать другие творческие ориентиры. Даже в период подготовки и выхода в свет «Пощечины общественному вкусу», фактически утвердившей существование сплоченной группы будетлян, он искал, в частности, контактов с другими художественными кругами. Так, в частности, Лившиц вспоминал, что «Николай Бурлюк собирался вступить в гумилевский „Цех поэтов“, очевидно, рисовавшийся ему неким парламентом, где представлены все литературные партии». Этим контактам способствовало отчасти и позитивное отношение Н. Гумилева к поэзии Н. Бурлюка: «…С ним он поддерживал знакомство и охотно допускал его к верификационным забавам «цеха» , – писал тот же Лившиц. – По поводу обычной застенчивости своего тезки, тщетно корпевшего над каким-то стихотворным экспромтом, он как-то обмолвился двумя строками:Издает БурлюкНеуверенный звук.»В своей рецензии на «Садок судей II» Гумилев охарактеризовал (наряду с хлебниковскими) произведения Н. Бурлюка как «самые интересные и сильные».Однако именно с деятельностью кубофутуристической группы оказалась неразрывно связана творческая судьба Н. Бурлюка. Возможно, в этом сказалось столь характерное для Бурлюков чувство семейственности, и он определял направление своей деятельности исходя из позиций своих старших братьев. Может быть, участие в будетлянских проектах было самым надежным (а может быть, и единственным) способом заявить о себе, если учесть «пробивные» таланты других участников движения. По-своему прав был Шершеневич, не без иронии писавший: «…У Николая Бурлюка попадались неплохие, хотя совсем не футуристические стихи. Но можно ли было с фамилией Бурлюк не быть причтенным к отряду футуристов?!»Н. Бурлюк был самым «правым» среди леворадикально настроенных кубофутуристов. Критики и мемуаристы неоднократно писали о случайности его кооперирования с этой группой. Чуковский, считавший Н. Бурлюка «посторонним» среди будетлян, «даже немного сродни трогательной Елене Гуро», писал о нем: «Грустно видеть, как этот кротчайший поэт напяливает на себя футуризм, который только мешает излиться его скромной, глубокой душе». Показательно, что Н. Бурлюк отказался подписать самый резкий по тону футуристический манифест «Идите к черту», открывавший альманах «Рыкающий Парнас» (СПб., 1914), «резонно заявив, что нельзя даже метафорически посылать к черту людей, которым через час

(1868-1936) и Есенин познакомились в конце 1915 — начале 1916 года. Горький сразу привлек молодого поэта к участию в только что организованном журнале «Летопись», внимательно следил за публикациями поэта. Последняя встреча состоялась 17 мая 1922 г. в Берлине, когда Есенин читал поэму «Пугачёв». Самоубийство Есенина произвело тяжелое впечатление на А. М. Горького. «Если б Вы знали, друг мой, — писал он Ф. Элленсу 7 февраля 1926 года, — какие чудесные, искренние и трогательные стихи написал он перед смертью, как великолепна его поэма «Черный человек», которая только что вышла из печати. Мы потеряли великого русского поэта...» (Архив А. М. Горького). Отношения Владимира Владимировича Маяковского (1893-1930) и Сергея Есенина были неоднозначными. Они были людьми разных поколений и в общем-то разных мироощущений. Поэты на самом деле являлись непримиримыми идейными противниками и частенько публично отзывались друг о друге нелицеприятно. Однако оба прекрасно отдавали себе отчёт в силе таланта другого. Есенин прекрасно понимал значение творчества Маяковского, не раз читал отрывки из его стихов. Маяковский, в свою очередь, ценил Есенина: «Чертовски талантлив!» – однако тщательно скрывал своё мнение. «Как делать стихи» – статья поэта Владимира Маяковская о том, как научиться писать стихи, а также история создания стихотворения «Сергею Есенину». Личное знакомство Есенина с поэтессой Анной Ахматовой (1889-1966) состоялось на Рождество (25 декабря) 1915 года. Ахматова была прославлена на всю Россию, Есенин же только становился популярным. Уже в 1965 году Ахматова вспоминала: «О нём много писали, к сожалению, и много такого, что тяжело было читать — его пытались учить жить и работать…, а он явно искал свой