Порно ам ням

Ам, ням, ням! Вкусно! И что интересно, источник не иссякает.

Взяла его в руку, он ещё был мягким, но уже очень толстым, я даже сжать его до конца не смогла своим кулачком, точно размером с тот мой баклажан!— Привет, великан! — тихо сказала я ему, приблизившись чуть не вплотную, продолжая сжимать и немного водить ручкой, — тебе как приятно?— Ага…— А сейчас будет ещё приятнее…И я с наслаждением взяла его в рот… М-м-м, какой он аппетитный. Правда еле влез. Ну головка хорошо, а вот дальше с больши-и-им трудом. Но я старалась, облизывая и надрачивая. А он только кряхтел и постанывал, закатывая глаза. Что, приятнее чем козочке вставлять, хи-хи? Я стала чередовать то сосала, то дрочила обеими руками и вот минут через пять, когда я уже стала уставать, он всё-таки кончил… Да как!!! Очень бурно, просто офигенно жирная и мощная струя спермы вылетела из него, когда я усердно дрочила… Ой, не-ет!!! Как же я не почувствовала! И вот эта струя упала мне прям на голову, на волосы, на лоб, на нос, упс… и я едва успела прильнуть к головке, как он выстрелил второй раз и третий…, но всё уже летело в ротик, да-а! Я набрав полный рот спермы, с удовольствием проглотила всю, продолжая высасывать из него всё до последнего… всё до капельки… а-ам, ням, ням… сколько же её много! И всё моё!!!Да, вот это я понимаю, скрепили дружбу! И я почему-то была уверена, что не в последний раз…

Весь вечер Ирка посматривала на Артема странно, словно с ожиданием чего-то или с укором, или все вместе. Наконец, и Артем обратил внимание на этот взгляд.

- Если хочешь что-то сказать - пользуйся словами! – попросил он, не столько раздраженный, сколько усталый после работы.

- А ТЫ мне ничего не хочешь сказать? – Ирка вскинула карие полуяпонские глаза. Глаза были исполнены обиды и надежды, как у белой домашней киски из Сетон-Томпсона, которой не досталось благотворительной печенки.

- А что ты хочешь услышать? – равнодушно спросил Артем.

- Ты сам должен был помнить… – Ирка осуждающе вздохнула.

- Кроссворд интереснее… - пробормотал Артем и действительно растряхнул газету. Ручкой он не пользовался: он всегда разгадывал кроссворды, держа в уме выявленные горизонтали и вертикали. Конечно, никто кроме него самого не видел результатов умственного труда, но Артему было наплевать.

- Ты – самовлюбленный хам, конченый эгоист и полный жлоб, Артем Железнов! – декларировала Ирка.

- «Самцово-шовинистического домостроевского фашиста» забыла, - дополнил Артем.

Ирка снова вздохнула и объявила:

- Артем, я не могу больше это терпеть!

- «Русский портретист девятнадцатого века». Вторая и четвертая – «О», - громко сказал Артем, и тут же сам ответил: - Рокотов, вроде, подходит...

- Артем! – Ирка почти взвизгнула и с хлопком рванула газету. – Артем!

Артем посмотрел на нее серыми, безмятежными до наглого глазами и уведомил:

- Я двадцать два года Артем!

Ирка понизила голос и всхлипнула:

- Артем, ну почему ты такой… такой…

- Какой? – Артем подался лицом вперед и с пытливой издевкой раздвинул губы.

Ирка снова всхлипнула: «Такой… »

- Ну? – Артем покрутил кистью, подбадривая. – Работай над речью, Ира-сан! «Бесчувственный», «бессердечный», «черствый», «холоднокровный», «жабосердый», «удавочуткий» «диплодокоотзывчивый»… целый синонимичный ряд! Дарю!

Иркино лицо подобралось волевой гримасой и обрело суровые самурайские черты:

- Хорошо, что ты все сам о себе знаешь! А вопрос «Почему ты такой? » - можешь считать риторическим…

- Риторическим? – Артем встал и принялся расхаживать по комнате, жестикулируя со сдержанной, но мощной эмоциональностью. – Отчего же? Итак, после года совместной жизни Ира-сан вдруг озадачивается вопросом, почему я «такой»? Хорошо, я объясню тебе, почему я «такой»! I’ll really tell you what a fuck I am that fuckingly “such and so”! (Артем чуть поднял тон). Я мог бы сказать, что я "такой", потому что ты чертова мазохистка и тебе это чертовски нравится. Возможно, ты была бы даже рада услышать такой ответ. Но я не стану врать в утешение твоих рассопливившихся чувств! Все дело в том, что я «такой» просто потому, что я «такой»! И потому что МНЕ нравится быть «таким»! А то, что ты чертова мазохистка – это, конечно, твое счастье, но я в любом случае был бы «таким»! Независимо от того, нравится тебе это или нет! Запомни эту простую вещь – и ты многое поймешь в этом дерьмовом мире!

- Да пошел ты со своим Тарантино! – Ирка снова хлюпнула обидой. – Если до сих пор не понял, что я НЕ «мазохистка», что мне многое НЕ нравится в твоих манерах, что я просто терплю твое хамство, значит…

- Это значит, что ты – чертова мазохистка! – удовлетворенно резюмировал Артем. – Потому и терпишь!

- Уже нет… - Ирка отвела взгляд. – Знаешь, я решила, что нам… нам… на-ам…

- «Ням-ням-ням»! – передразнил Артем. – Что «ням»? «Ням» надо расстаться? «Ням» не жить вместе? Опять уходишь? Sic transit Catelina, дубль сорок шесть?

- На этот раз я ухожу по-настоящему! – пообещала Ирка и с сердитой деловитостью распахнула гардероб.

- «Она ушла по-настоящему… По настоящему ночному Монмартру, о котором так грезила в провинциальном девичестве. Она ушла в ночь, она ушла в дождь, и ее силуэт истаял вдали под струями осеннего ливня. Она смотрела в черные лужи на тротуаре и видела в них свои слезы…» - меланхолично и с пафосом изрек Артем.

- Я не шучу! – Ирка швырнула на диван ворох блузок и футболок, добытых из шкафа.

- А я так и вовсе плАчу… - признался Артем и пожал плечами.

- Я хочу, чтоб ты понял меня правильно… - Ирка сдавленно улыбнулась из-под слез. – Нам просто нужно отдохнуть друг от друга, Тёма. А ты – подумай над своим поведением. Попробуй вспомнить, что ты должен был сказать сегодня! Вспомнишь – звони!.. Я не говорю, что все кончено, и все такое… Мы могли бы встречаться…

- Встречаться? – живо перебил Артем. – Знаешь, ты мне просто сердце из осколков склеила этим своим «встречаться»! Оказывается, то, что ты не «чертова мазохистка» и «не можешь больше терпеть», все же не исключает «немножко встречаться»? Oh, my! Ну, скажем, раза два в неделю: столько тебе нормально будет? Когда первое плановое свидание? График уже составила?

Артем придвинулся почти вплотную, прижимая Ирку к дивану:

- Не соста-авила! – он укоризненно покачал головой. – Тогда что ж тянуть: прямо сейчас и «встретимся»… - он толкнул Ирку в плечо, мягко уронив на диван.

- Артем! – крикнула Ирка почти истерически. – Если ты думаешь, что и в этот раз сможешь удержать меня своим членом…

- Что за нездоровая эквилибристика! – Артем фыркнул и рывком перевернул Ирку на живот.

- Извращенец! – Ирка, вырываясь, совершенно раскраснелась: не то от усилий, не то от возмущения.

- Извращенец? – чуть удивленно переспросил Артем, не прекращая бесцеремонных манипуляций с джинсами жертвы. – Не знал, что ты так старомодна! Не замечал… Ладно! – таким же резким рывком он вернул девичьему телу миссионерски санкционированную пространственную ориентацию. – Хочешь так – будет так!

- Да я никак не хочу! – Ирка умоляюще скривилась. – Отстань! Нет, я действительно… Ты что?.. Артем!.. Порвешь!

Действительно раздался треск. Артем сценически развел руки и обронил два белых кружевных клочка:

- Какой кошмар, какие мелкие кусочки…

- Тёмка, ну я правда не хочу… - хныкнула Ирка.

- Твой залог – страдательный! – неумолимо заявил Артем, лязгнув пряжкой. – Для процесса достаточно и того, что Я хочу!

- Это будет изнасилование! – пискнула Ирка.

Артем остановился, но лишь для того, чтобы растолковать с академической значительностью:

- Видишь ли, Ира-сан, проблема в том, что у меня наличествует необходимость выплеснуть накопленные, так скажем, эмоции в подходящее вместилище. А как ты назовешь эту процедуру – ровно никакого значения не имеет…

- Motherfucker! – обругала Ирка.

- Вы себя старите, гражданочка… – пробормотал Артем. Ирка ойкнула и страдальчески вскинула подбородок.

***

- Ты так и не вспомнил, какой сегодня день, жлоб?! – шепнула Ирка, прильнув к самцово-шовинистическому плечу.

«День? – Артем нахмурился, перелистывая в памяти календарь с Нового года. – Ах да! Вот ведь блин! Все дело в том, что февраль – очень короткий месяц. Итак, любимый праздник товарища Сухова, проходящий под лозунгом «Женщина – она тоже человек! »»

- Сицурэй-симасита! – сказал Артем. – С Восьмым марта!

Бессовестный Артем извинялся крайне редко, а когда все же извинялся - всегда по-японски: на его вкус, «допущена невежливость» звучало куда лучше, чем «прости! ».

- Домо! – Ирка заснула с улыбкой.

Жила-была одна девочка. Она любила все черное. У нее была черная юбочка, черные чулочки, черные ногти, черные зубы и черные мысли. Ее любимым праздником был черный вторник, а любимой игрой — бросать чернильницу в стену. А еще у нее была черная шапочка. Вообще-то она была красная, но девочка никогда ее не стирала. И последнее время девочку так и звали — Черная Шапочка.

У Черной Шапочки была большая семья. Мама, папа, брат, сестра, бабушка, дедушка, отчим и злая мачеха. Однажды мачеха обидела Черную Шапочку. А мама, папа, брат, сестра, дедушка, бабушка и отчим не заступились. Тогда Черная Шапочка пошла в лаболаторию и принесла оттуда чуму. И семья у нее стала маленькая. Только сама Черная Шапочка. И чума.

Зато у нее было много друзей. Правда, она с ними редко виделась. Потому что они сидели в тюрьме. А потом они перестали видеться. Потому что им дали вышку. Черная Шапочка расстроилась, пошла домой и испекла большой траурный пирог. С черным кремом. Для обуви.

И понесла его к бабушке. На могилку. У бабушки была отдельная могилка без удобств далеко от кладбища. Потому что она была ведьма. Черная Шапочка пошла к бабушке по длинной дороге, потому что обула новые черные башмачки и хотела хорошенько их разносить. Она шла и громко топала, и волк ее услыхал, хотя был глухонемой. Вернее, он был здоровый, но только что попал в капкан, и ему зажало уши и губы.

Он был всегда голодный, потому что у него была врожденная диарея. Увидев на дороге Черную Шапочку, он захотел есть так сильно, что разжал губами капкан. И говорит:

— Здравствуй, Черная Шапочка! Будем знакомы, моя фамилия — Волк. Если хочешь со мной дружить, подойди поближе, отсюда я не могу.

А Черная Шапочка говорит:

— А у меня фамилии нет. Потому что на этом месте в паспорте клякса. Зато у меня есть пирог. Если хочешь, дам тебе укусить. Он очень черствый. Если укусишь, мы из твоих зубов сделаем тебе бусы.

А Волк говорит:

— Давай!

А Черная Шапочка говорит:

— На!

Волк взял и укусил. Но не зубами, а капканом. И капкан сломался. Волк освободился и говорит:

— Спасибо тебе, Черная Шапочка. Ты меня спасла. За это я съем тебя не сейчас, а только через пятьдесят лет, когда ты будешь вяленая, костлявая и сухая.

А Черная Шапочка говорит:

— О! Спасибо, что напомнил. Ведь я иду навестить бабушку. Она лежит в могилке совсем одна. У нее клаустрофобия. И нехватка общения. Помоги мне, Волк. Мы вытащим из холмика осиновый кол и вставим ей перископ.

И вместе они пошли к бабушке. Но пришел один волк, потому что Черная Шапочка так сильно растоптала свои новые башмачки, что они развалились. И она кое-как сплела себе лапти. Маленький и большой. Расплела и сплела опять. Левый и левый. Потом правый и правый. В общем, потеряла весь день.

А Волк к бабушке пришел, в могилку постучался и говорит:

— Вам телеграмма с этого света!

А бабушка говорит:

— Спасибо. А вам — посылка!

Высунула руки и схватила Волка за хвост. Напряглась и — вылезла.

И говорит:

— Здравствуй, внученька! Ох, как ты изменилась да повзрослела! Какие уши выросли, когти, зубы — вся в бабушку!

А Волк говорит:

— У вас обман зрения. Я не маленькая девочка, а большой Волк. Самец.

А бабушка пенсне надела и говорит:

— Вижу-вижу. Волк-то ты большой. А вот самец маленький.

А Волк обиделся и говорит:

— Вот возьму вас сейчас и съем!

А бабушка говорит:

— Прямо с фантиком? Или все-таки развернешь?

И тут вдруг — хоп! — Черная Шапочка приплыла. В огромном-огромном лапте. На веслах. На берег вышла и говорит:

— Ах, бабушка, как я перед тобой виновата! Я тебе несла вкусный-вкусный пирог. Но мои маленькие ручки устали, и я решила нести в зубах. Ах, какая я дура! У меня теперь самая большая изжога в мире!

А бабушка на нее рассердилась и говорит:

— Нет! У меня!

Взяла — и проглотила Черную Шапочку.

А Волк на нее рассердился и говорит:

— Нет! У меня!

Взял — и проглотил бабушку. А у него ж недержание. Бабушка из него выпала и говорит:

— Ой, Волк! Так ты кто мне теперь? Мама?

И тут вдруг — хоп! — охотники притопали. Злые. Потому что Волк всех зайчиков в лесу слопал. А птичек бабушка распугала. А туристов Черная Шапочка. Они ружья достали, зарядили и говорят:

— Бдыщ!!!

И у бабушки — недержание. Черная Шапочка из нее выпала и говорит:

— Ой, бабушка! Я кто тебе теперь? Дочка?

А охотники видят, что промахнулись. Снова зарядили и снова:

— Бдыщ!!!

Пирог из Черной Шапочки выпал, она на него глянула и говорит:

— Ой! Да я теперь не просто девочка. Я духовка!

И стали они жить-поживать, друг друга жевать. Черная Шапочка пирог — ам, бабушка ее — ням, волк обоих — ам-ням, охотники — бдыщь!!! — и всё снова.

Как же?Чертыхаясь, он двинулся в чащу, отмахиваясь от веток и мошкары – обломался кайф. За спиной послышались шаги – старуха двинулась следом. Этого ещё не хватало.А эта курва опять: – Стой, мОлодец. А время-то?– Около двух. – отрезал Василий и уточнил, чтоб отстала наверняка. – По Москве. В гости не приглашаю, чай кофе не держу. Не пью, не курю.– Тогда покажь ещё.– Чего?– Хуй покажь, говорю. Не разглядела я. – более чем фамильярно обратилась старуха и ощутимо ускорилась. Они уже едва не бежали вприпрыжку, а стрёмная бабища не только не отставала, но даже нагоняла – только ебучие палки свистели.– Отвяжись, блядь старая! – в надежде добром и честью отделаться от назойливой старушонки, попросил Васька и перешел на третью.Не тут-то было. Бабка и не думала оставить гонку преследования и даже пригрозила:– Ах ты, щенок! Да я тобой пизду подотру…!В ту же секунду Васька взвыл – в жопу клюнуло что-то острое, – старуха ловко метнула увесистую палку и шутя проделала в Васькиной жопе вторую дырку.Более не раздумывая, он кинулся наутёк. Старуха шла как привязанная – он слышал ее размеренное, мощное дыхание и ровный топот – похоже, бабка играючи могла сдать ГТО, – не бабка, а олимпийский резерв СССР.Васька был крепко напуган. Собаки за ним гонялись – бывало, но чтоб такие вот физически подготовленные упорные старушки…– Стой, стрелять буду! – решила та взять на понт.«Веселые старты…» – отметил Вася. Смех смехом, но смекнул, – сейчас прилетит еще пика, а с изрешечённой жопой не уйти.Потому поддал из последних, и с разбегу прыгнул на приглянувшуюся березу, что белка – летяга – обнял всем телом, – отбил и ободрал живот, карабкаясь ввысь.Мгновенье спустя подлетела ведьма и хищно уставилась снизу, – глаза её горели, а дыхание на удивление не сбилось, тогда как Васька хрипел и обливался потом.– Слазь, кобель голомудый! – приказала она. – Внизу договоримся.– Ебанулась, бабка? О чём?– Ну какая я бабка? – неожиданно миролюбиво сказала та, прищурясь на аппетитно свисающие из листвы, точно бруньки, яйца Василия. – Мне всего сорок пам… ням…ам… А тебя как кличут, соколик?– Генрих, – вдруг соврал Васька, и зачем-то спросил: – А тебя…Вас?– Генриетта Ивановна. – несомненно лгала эта чертовски опасная блядь. – Слезай, я тебе тоже кой – чего покажу.– В пизду. – прозвучало с берёзы.– Секунду… – не расслышала та (или сделала вид), и щелкнула под грудью замком рюкзака и сбросила его с плеч – тот грузно брякнулся.«Нихуя себе! – оторопел Вася, – Бегает с утяжелением. Лошадь пожарная. Такая махом на запчасти разберёт, – во попал!»Скинув рюкзак, бабка задрала футболку и выудила из лифчика увесистые груди в синих прожилках вен – хвастливо взвесила на ладонях: – Глянь какие, голубь. А тут глянь… – она приспустила треники и похлопала себя по лобку, могучему что броне – маска курсового