Порно филби

Хуже любого другого, включая компьютер.Что удивительно в истории с этой маркой, так это быстрота, с которой еевыпустили -- всего через два года после кончины г-на Филби. Башмаки его,равно как и перчатки, которых он, говорят, почти не снимал из-за псориаза,не успели еще, так сказать, остыть. На выпуск марки в любой стране уходитуйма времени, и обычно этому предшествует национальное признание значимостиперсонажа. Даже если исключить это условие (в конце концов, он был тайнымагентом), все равно темпы изготовления этой марки поразительны, учитываяобилие бюрократических преград, которые ей теоретически нужно былопреодолеть. Но ей, очевидно, ничего такого преодолевать не пришлось; ее всрочном порядке запустили в производство. Что порождает ощущение, что заэтим клочком бумаги в четыре квадратных сантиметра стоит чья-то инициатива,чья-то индивидуальная воля. И ты задумываешься: что стояло за этой волей? Иты понимаешь, что кто-то хотел этим что-то заявить. И заявить urbi et orbi.И, как часть этого orbi, пытаешься представить: что же именно? XI Ответ: нечто злорадное и угрожающее; то есть нечто весьмапровинциальное. Любое начинание, боюсь, оценивается по его результатам.Данная марка обрекает покойного г-на Филби на последнее бесчестье, напоследнее унижение. Она провозглашает этого британца русской собственностью,и не в духовном смысле (в этом ничего незаурядного не было бы), но именно вфизическом, телесном. Разумеется, Филби сам напросился. Он шпионил наСоветский Союз добрую четверть века. Потом еще четверть века жил в СоветскомСоюзе и тоже не предавался праздности. Вдобавок он там и умер и был погребенв российской земле. Марка эта по сути есть его надгробие. Кроме всегопрочего, не нужно исключать и возможность того, что посмертное с нимобхождение хозяев пришлось бы ему по вкусу -- он был достаточно недалек, исекретность -- постель тщеславия. Возможно, он даже одобрил бы идею такоймарки (если вообще не сам ее подал). И все равно в этом ощущается некоенасилие -- более извращенное, нежели осквернение могилы, -- насилие надприродой. В конце концов, он был британцем, а британцам не впервой умирать вчужих краях. Отвратительность этой марки -- в собственническом ощущении: какбудто бы земля, поглотившая покойника, с удовольствием облизывая губы,произносит: "Он мой". Или -- облизывая марку. XII Вот что хотел заявить (и заявил) этот скромный сотрудник КГБ (а может,их было несколько) и что либеральная литературная газета со скромнымштрейкбрехерским прошлым сочла столь забавным. Ладно, примем, так сказать, ксведению. Как на это реагировать -- и реагировать ли вообще? Может, следуетпопытаться эксгумировать эти нечестивые останки и вывезти их в Британию?Может, обратиться к советскому правительству с петицией или предложить емукрупную сумму? Или, может, почтовое управление Ее Величества должновыпустить антимарку с текстом типа: "Английский предатель Ким Филби(1912--1988)" -- по-английски, разумеется, а потом посмотреть, перепечатаетли ее какая-нибудь газета в России? Должны ли мы попытаться вырвать самуюидею этого человека, вопреки ему самому, из коллективного сознания егохозяев? И кто вообще эти "мы", дорогой читатель, обеспечивающие твоегоавтора такими риторическими удобствами? Нет, ничего подобного сделатьнельзя, да и не нужно. Филби -- там, где ему положено: телом и духом. Дапогниет в мире. Но вот что кто-нибудь -- и я подчеркиваю именно "кто-нибудь"-- сделать должен, это лишить вышеупомянутое коллективное сознание права наобладание этой смрадной реликвией, лишить его того внутреннего комфорта,которым, как оно полагает, оно наслаждается. И сделать это совсем нетрудно.Ибо, вопреки себе, Ким Филби

Книга его посвящена главным образомФишерабелю, хотя по существу это -- автобиография. Некоторые детали проОрлова тоже заимствованы оттуда. Книга должна была бы стать бестселлером ужехотя бы потому, что осведомленные лица на более длинном из двух береговАтлантики по-прежнему считали, что взяли Рудольфа Абеля. Так же точно, какони все еще верили, что Орлов, в свое время к ним перешедший, действительноработал на эту сторону Атлантики, награды которой горделиво красуются у негона груди на одном из редких снимков Орлова в книге, с помпой изданной вШтатах через много лет после его смерти (умер он в 1972 году). С книгойХенкина никакой помпы не было. Когда американский издатель попыталсязаключить на нее контракт, он уперся в стенку авторского права. Еще былкакой-то негромкий скандал, обвинения в плагиате в связи с французским инемецким изданиями, дело дошло до суда и, насколько я знаю, Хенкин проиграл.Теперь он работает на мюнхенской радиостанции, которая вещает на Россию --почти что зеркальное отражение того, чем он занимаются долгие годы намосковском радио, вещая по-французски. А может быть, он уже на пенсии.Российский эмигрант со слишком пестрой биографией... Ненадежный человек,видимо -- параноик... Живет прошлым, скверный характер... По крайней мере,теперь он свободен, теперь у него нормальные документы. Он может отправитьсяна Лионский вокзал, сесть на поезд и, как пятьдесят лет назад, проведя ночьв вагоне, прибыть наутро в Мадрид, город его юности и приключений. Стоитлишь пересечь широкую привокзальную площадь, и он окажется перед входом в"Насьональ" -- он может его найти с закрытыми глазами. Так же, с закрытымиглазами, он может войти в вестибюль отеля, где пятьдесят лет назад кишелиОрловы, Фишеры, Абели. Хемингуэи, Филби, Орвеллы, Меркадеры, Мальро,Негрины, Эренбурги и светила поменьше, вроде него самого, -- все теперсонажи, которые на данный момент уже приняли участие в нашемповествовании или которым мы обязаны своими сведениями. Однако раскрой онглаза, он обнаружил бы, что "Насьональ" закрыт. Закрыт он, если верить одним-- молодежи в особенности -- вот уже десять лет; если верить другим -- ужескоро пятьдесят. Судя по всему, ни молодежь, ни старики не знают, кто платитза него налог на недвижимость; но может, в Испании все вообще делаетсяпо-другому. XXIV А чтобы ты, дорогой читатель, не подумал, что мы забыли про Кима Филби,давай извлечем его из этой толпы в вестибюле "Насьоналя" и спросим его, чтоон тут поделывает. "Пресса, знаете ли, -- услышим мы в ответ. -- Репортаж споля боя". Попробуем выяснить, на чьей он стороне, и представим на минутку,что он ответит честно. "В данный момент меняю стороны. Инструкции". И,возможно, легким движением подбородка укажет на шестой этаж "Насьоналя". Ибоя на сто процентов убежден, что именно Орлов в 1937 году или около того вМадриде велел ему сменить свою песню в "Тайме" с республиканской нафранкистскую, для вящего камуфляжа. Если, как принято считать, идея была втом, чтобы превратить Филби в мину замедленного действия в sancta sanctorumбританской разведки, окраска его должна была стать профашистской. Не точтобы Орлов предвидел, чем кончится испанский спектакль (хотя какие-топредчувствия у него могли быть), -- просто он предполагал или даже знал, чтоФилби нужно приберечь на будущее. А полагать или знать это Орлов мог толькопри условии, что он имел доступ к досье Филби, которое к этому временинакопилось у русских (завербован он был в 1933

Гиннессаи, может, немножко на Тревора Хауэрда. Я полез было в карман достатьассигнацию, поглядел в глаза дружелюбному юноше-продавцу и уже настроилголосовые связки на цивильное "Будьте добры, пожалуйста...", но потомповернулся на 90 градусов и вышел на улицу. Я хочу подчеркнуть, что сделаноэто было без излишней поспешности -- я успел кивнуть парню за прилавком(мол, передумал) и тем же кивком пригласить за собой свою юную подругу. IV Чтобы убить время до начала сеанса, мы зашли в ближайшее кафе. "Что стобой?" -- спросила моя юная боевая подруга, когда мы сели за столик. "Тывыглядишь, как...". Я ее не прерывал. Я знал, что со мной, и мне было дажелюбопытно, на что это похоже со стороны. "Ты выглядишь, как... Тысмотришь... вбок, -- продолжала она неуверенно, запинаясь, посколькуанглийский для нее тоже не родной. -- Точно ты не можешь больше прямосмотреть на мир, не можешь смотреть миру в глаза, -- наконец выговорила она.-- Что-то в этом роде", -- добавила она на всякий случай, чтобы застраховатьсебя от ошибки. Ну да, подумал я, для других мы всегда реальнее, чем длясамих себя, и наоборот. Ибо зачем мы здесь, если не как объект наблюдения?Если со стороны "это" выглядит именно таким образом, значит, дела мои --как, вероятно, и большей части человечества -- не так уж плохи. Ибо на самомделе меня сильно тошнило, к горлу подступила волна рвоты. Но даже еслиреакция эта была естественна, меня поразила ее интенсивность. "Чтослучилось? -- переспросила моя юная подруга. -- Что с тобой?" А теперь,дорогой читатель, после наших попыток установить личность автора и времядействия, теперь не мешало бы выяснить, какова его аудитория. Помнишь ли ты,дорогой читатель, кто такой был Ким Филби и что он натворил? Если да, значиттебе под пятьдесят и значит, в каком-то смысле, тебе уже пора выходить.Следовательно, все, что ты тут услышишь, окажется для тебя не слишкомсущественным -- и еще менее утешительным. Игра твоя сыграна, дальше ехатьнекуда; все это ничего уже для тебя не изменит. С другой стороны, если тыникогда не слышал про Кима Филби, значит тебе тридцать или около, вся жизньвпереди, и всё это -- древняя история, от которой тебе ни пользы, ни радости-- разве что ты любитель шпионских сюжетов. Ну и..? Ну и что же в связи сэтим делать автору? Тем более что до сих пор неизвестно, кто он такой. Можетли бесплотный разум рассчитывать на реальную аудиторию? Я думаю, вряд ли, --и еще я думаю: наплевать! V В общем, мы застаем нашего автора на исходе двадцатого века и соскверным привкусом во рту. Чего, впрочем, и следует ожидать, ежели рту запятьдесят. Но давай, дорогой читатель, прекратим умничать друг с другом,давай перейдем к делу. Ким Филби был англичанин, и он был шпион. Он работалв Британской разведывательной службе -- в М-15 или в М-16, или и там и там-- какая разница и кому охота разбираться во всех этих нюансах и акронимах,-- но работал он на русских. Пользуясь профессиональным жаргоном, он был"крот" -- хотя жаргоном этим злоупотреблять мы не будем. Я не любительшпионских историй, не поклонник этого жанра, и никогда им не был. Ни в своитридцать, ни даже в пятьдесят. И сейчас объясню, почему. Во-первых, шпионажобеспечивает хороший сюжет, но редко --

Не был их собственностью. И взглянув на то, гдемы сегодня оказались, и особенно где оказалась Россия, мы увидим, что,несмотря на все усердие, изобретательность, тяжкий труд, ухлопанные деньги иубитое время, предприятие Филби потерпело крах. Будь он даже английскимдвойным агентом, он не мог бы нанести больший ущерб той системе, усилениюкоторой в действительности он пытался способствовать. Но двойной ли, тройнойли -- он всегда был английский агент, до мозга костей, ибо конечный итог егостоль незаурядных усилий -- острое чувство тщетности. Тщетность -- это такпо-английски. А теперь -- о вещах повеселее. XIII В тех немногих романах про шпионов, которые я прочел мальчишкой, рольпочтовой марки была столь же велика, сколь предмет сей бывает мал, и поважности уступала только разорванной пополам фотографии, появление второйполовины которой часто определяло развязку. На клейкой стороне марки в этихроманах шпионы корябали -- или помещали на микрофильме -- секретные сведениядля хозяев -- или наоборот. Марка с Филби есть, таким образом, как бы синтезэтого пополам разорванного персонажа с принципом "средство информациитождественно информации", и уже потому она -- коллекционный экземпляр. Кэтому можно добавить, что у собирателей выше всего ценятся марки, выпущенныеполитически или географически эфемерными территориями -- недолговечными илипрекратившими существование государствами, невзрачными владениями и клочкамиземли (в детстве, помню, самой желанной была марка острова Питкэрн --английской, кстати, колонии в южной части Тихого океана). Так что, еслиследовать этой филателистической логике, то выпуск марки с Филби -- это какбы голос из будущего, СССР поджидающего. Так или иначе, в его будущем естьнечто такое, что, в лице КГБ, на это напрашивается. Похоже, что мы живем взамечательное для филателистов время, и не только в этом смысле. Можно былобы даже поговорить о филателистической справедливости -- говорится же опоэтической вольности! Ибо полстолетия назад, когда воины КГБ депортировалижителей балтийских государств, оккупированных Советским Союзом, положившимконец их существованию, как раз филателистами завершался список социальныхкатегорий, подлежащих упразднению. (Вообще-то последними в списке шлиэсперантисты, филателисты были на предпоследнем месте. Если память мне неизменяет, всего там было шестьдесят четыре такие категории. Список начиналсяс лидеров и активистов политических партий, за ними шли университетскиепрофессора, журналисты, учителя, бизнесмены и т. д. К списку прилагалисьподробные инструкции, как нужно отделять кормильца от семейства, детей отматери и так далее, вплоть до конкретных фраз типа: "А папа пошел на вокзалнабрать кипятку". Все это было весьма толково продумано -- и подписаногенералом КГБ Серовым. Я видел этот документ собственными глазами;предназначался он для применения в Литве.) Может быть, отсюда и берет истоквера уходящего в отставку офицера в дидактическую силу почтовой марки. Чтож, ничто так не радует усталый взгляд бесстрастного наблюдателя, как зрелищекруга, который замкнулся. XIV Не будем, однако, пренебрегать дидактической силой почтовой марки. Эта,по крайней мере, наверное, была выпущена в целях воодушевления нынешних ибудущих сотрудников КГБ; вероятно, среди кадровых офицеров онараспространялась бесплатно (скромная служебная льгота). Что касается тольконачинающих, то вполне можно себе представить, что она производит сильноевпечатление на новобранцев. Организация эта придает огромное значениенаглядному материалу и иконографии, и наблюдательность ее заслуженнославится своей вездесущностью, не говоря о всеядности. Когда дело касаетсярешения дидактических задач, в особенности в собственных рядах, этаорганизация не останавливается перед расходами. Когда Олег Пеньковский --сотрудник ГРУ, который в 1960-х годах выдал советские военные тайныангличанам, был наконец схвачен (по крайней мере,