Секс в глазницу рассказ

Полость и вытаскивают кишки наружу. Hanging Guro - Изображение повешенных в виде убийства или самоубийства, может изображаться как агония первых секунд человека в петле. Так и труп, висящий в петле, при этом обычно особенно детально изображается кал и моча, вытекающая из мёртвого тела. Кстати художники, уделяя столь много внимания изображению данных подробностей смерти в петле, почти никогда не рисуют странгулционной борозды, а также специфических изменений окраски лица и трупных пятен, характерных для тел повешенных, вероятно ради большей эстетики сцены. Head Fuck - секс с отрезанной головой, изображаться может, как относительно традиционный минет просто с отрезанной головой либо соитие происходит с другой стороны и член вводится в перерезанную трахею или пищевод, как правило, с изображением потоков спермы вытекающей из носа и рта отрезанной головы. Pressing guro - девушек медленно раздавливают с помощью специальных механизмов, также вариант прессинга - раздавливание девочек-фей руками. Necro Guro - изображения половых актов с трупами различной степени разложения. Ritual Guro - ритуальные убийства, распятия на кресте часто с активным использованием христианской и сатанинской символики и образов. Skull Fuck - когда с жертвой занимаются сексом, вводя половой член в глазницу, предварительно вырезав ей глаз. Soft Guro - более близкий к традиционной эротике подвид Гуро, когда смерть лишь подразумевается сценой, но остается за кадром. Swallowed Guro - сцены изображающие печальную участь жертв, угодивших на обед различными монстрами. Может изображаться процесс непосредственного заглатывания жертвы или уже переваривания заживо внутри желудка монстра. Tentacle Guro - вариация обычного хентая с щупальцами, когда щупальца проникают сквозь тело жертвы разрывая его изнутри. Torture Guro

Глеб Егоров проснулся поздно.

Болело тело и левый глаз.

Глеб открыл кран в ванной и, не дожидаясь, когда польется холодная вода, жадно стал пить.

Горевшее нутро слега остыло.

Глеб поднял голову и посмотрел в зеркало.

Из левого глаза у Глеба торчала серебряная вилка.

- Блять! - сказал Глеб,- этак я вчера нализался! - и вытащил вилку. Вместе с вилкой был вынут глаз.

Глеб ополоснул кровоточащее лицо и оставшимся глазом осмотрел находку.

- Плохо дело. Равшан обидется. Вилка-то из его ресторана...- грустно вздохнул Глеб.

Он залепил пустую глазницу жвачкой и пошёл на кухню варить себе кофе.

Хуй я, пожалуй, еще в состоянии. И она потянула к нему свои морщинистые руки. *** Сказать, что Витя охуел, значит ничего не сказать. Правда, он не мог понять, с чего больше. Что его лишили перспективы восхитительной ебли до утра или что скорее всего лишат перспективы жизни в самое ближайшее время. Он сунул пустой бокал из-под шампанского в глаз ближайшего старика-вампира. Стакан на удивление легко вошел в глазницу. Нужно было убираться отсюда поскорее. Он выхватил из рук официанта поднос и принялся колошматить по старым ебальникам направо и налево, расчищая дорогу к выходу. Бамс! Бамс! Бамс! Это был очень звонкий поднос. - Sit Sanguis Effusus! – торжественно воскликнул главный вампир и по совместительству Машкин дядя. Он мог быть самим Дракулой, подумалось вдруг Вите. В это время голова возможного Дракулы лопнула, как переспелый помидор. Витя понимал, что сами по себе головы лопаются редко, а под воздействием экспансивных пуль – легко. Но дольше размышлять на эту тему он позволить себе не мог, как, впрочем, и на любую другую, поэтому просто доверился инстинкту самосохранения. - Н-на блядь! – не жалел внимания к окружающим он. – Получи, мразь! Виктор Андреевич, не был уверен, что поднос серебряный, но против вампиров он оказался вполне эффективен. Кто-то попытался схватить его за ногу, но то было опрометчивым решением – Витя, как панк на пенсии, мыском говнодава вынес не один десяток зубов. Все бы хорошо, но на его пути встал дядя Миша. Витя укоризненно посмотрел на него. Но просто отпиздить дядю Мишу у него не поднималась рука. Они вроде как многое

Сидел, развалившись, на стуле, закинув ногу на ногу, похлопывая хлыстом по идеально начищенному голенищу, через монокль, вставленный в глазницу, пренебрежительно разглядывал стоявшего перед ним русского врача: затасканное обмундирование, босые ноги, многодневная щетина на впалых щёках — разве это врач? Фон Грюнберг презрительно кривил губы: этот так называемый советский врач такой же недочеловек, как и прочие советские люди. Но всё-таки спросил: — Du bist Arzt? (прим.: Ты врач?).Писарь, сопровождавший ревир-фюрера в качестве переводчика, не успел перевессти вопрос. Синицын негромко и спокойно ответил: — Я, ихь бин арцт, герр ревирфюрер (прим.: Да, я врач, господин руководитель лазарета). Брови фон Грюнберга удивлённо поднялись. — Ты понимаешь немецкий? — В пределах бытового общения, герр ревир-фюрер. К тем иванам, которые могли говорить по-немецки, фон Грюнберг относился чуть лучше, чем к прочим унтерменшам. — Что ты можешь оперировать? — Всё, что позволит оснащение операционный, герр ревир-фюрер. Фон Грюнберг недоверчиво хмыкнул. Этот босой оборванец нагло утверждает, что может оперировать всё?! Среди немецких врачей только очень пожилые хирурги из Берлина могут оперировать всё. — Мне кажется, ты хвастун, русский. — Я не хвастун, герр ревирфюрер. — Хорошо. Я устрою тебе экзамен. В присутствии наших врачей ты прооперируешь пленного. Наши врачи скажут, какую операцию ты сделаешь.— Хорошо, герр ревирфюрер.— Не «хорошо», а «слушаюсь». Но если ты не сможешь сделать операцию, или больной после операции умрёт, то… — фон Грюнберг задумался. — Нет, я не стану тебя расстреливать. И вешать не стану. Я сделаю тебе эсэсовский квадрат. Знаешь, что это такое? Фон Грюнберг негромко щёлкнул хлыстом по блестящему голенищу и